Прежде всего, осознание (в отличие от сознания)— это не сущность и не свойство, это процесс.
Можно сколько угодно рассуждать о сущности и природе этого процесса, но всегда следует пом-
нить, что он выражает себя в динамике, в движении энергии и существует только как способ сило-
вого (полевого) взаимодействия между энергетическим телом, которое здесь является субъектом, и
средой, состоящей из энергетических формаций. Можно сказать, что осознание является орудием
нашего бытия. А в индоевропейском описании мира осознание привычно рассматривается как са-
мо бытие, приравненное к Я либо к какому-то из его качеств. Оно может существовать самостоя-
тельно, ибо оно— сущность. Потому индусы полагали, что осознание можно освободить или очи-
стить. Это Атман, Пуруша, то, что может созерцать само себя и наслаждаться свободой. Буддист-
ская логика, вдохновленная многовековыми интроспекциями йогического толка, не обнаружила
такого бытия; поскольку же внутри этой системы мышления у бытия была только одна альтерна-
тива— небытие, отсутствие Я, его достижение парадоксальным образом стало целью буддизма в
виде Нирваны. Такие же исходные посылки мы обнаруживаем практически у всех систем духовной мысли внутри
индоевропейского мира. Это описание опирается на субстанцию, а не на процесс. Отсюда рожда-
ется общая идея души, а иногда (как, например, у египтян)— целого ряда душ. Легко пронаблю-
дать, как движение понятий вызывает к жизни вполне определенную метафизику, а метафизика, в
свою очередь, формулирует цели. Поскольку душа— это бытие, то есть нечто, она, безусловно,
макет носить тело, как “одеяние”. И тогда, сталкиваясь в ходе самоисследования с принципиально
разными состояниями души, ей легко приписать различные “тела”— астральное, витальное, мен-
тальное, каузальное и пр. И дальнейшие выводы внутри таких систем легко предугадать, даже не
обращаясь к источникам. Судите сами: если нам дано два бытия— малое бытие души (субстан-
циональное Я) и Бытие мироздания, то какие отношения между ними возможны? Если они при-
надлежат к одной природе, то рано или поздно малое бытие сольется с большим, растворится в
нем, и это станет либо смертью, либо достижением Абсолюта (в зависимости от того, как описыва-
ется большое Бытие). Если есть две Природы, например Творение и Творец, то высшим достиже-
нием души становится непосредственное созерцание Творца без помех со стороны бессознатель-
ной Материи и всех иных, очевидно, более низких видов Творения.Если же мы обратимся к процессуальному описанию, то есть осознанию в толтекском смысле, то
придем к совершенно иному пониманию вещей. Ведь характер процесса непосредственно связан с
полем в котором данный процесс протекает. Иными словами, полноценное осознание возможно
лишь между двумя полюсами, создающими поле, — полноценным субъектом и четко отделенным
от него Объектом, заключающим в себе бесконечный ряд аспектов и потенций. И тогда оказыва-
ется, что цели, описываемые индоевропейской традицией мистицизма и оккультизма, неприемле-
мы. В первом случае, когда речь идет о единой Природе Я и Мира, Атмана и Брахмана, их слияние
— это, как легко догадаться, прекращение процесса осознания. Это настолько очевидно, что даже
не нуждается в разъяснении, и об этом я уже писал в предыдущих книгах. Но и второй случай—
“созерцание Творца”— лишь замаскированная модификация такого же прекращения.
Почему? Да потому что это состояние подразумевает дуализм, наличие второй Природы. Если
осознание отвлечено от своей природы и погружено в созерцание принципиально Непостижимой
Сущности Бога, оно исчезает, поскольку восприятие Непостижимого сохраняется лишь на фоне
постоянного отделения себя от Него. А это отделение (которое можно назвать самоосознанием)
удаляет и даже вытесняет Непостижимое из поля внимания. Выражаясь религиозным языком,
тварь возвращается в тварный мир, следовательно, перестает созерцать Творца. Если же, вопреки
собственной природе, творение продолжает созерцать Творца, его самоосознание исчезает.
Если же за декларируемым дуализмом все же стоит некое высшее единство, если душа не принад-
лежит к иной от Творца природе, а “плоть от плоти” Его, то осознание следует предыдущему сце-
нарию— то есть сливается с Творцом и вновь-таки перестает существовать как процесс. Любо-
пытно, что все мистики и оккультисты, вступившие на путь практического богопознания, рано или
поздно открывают для себя неустранимое противоречие в теистической системе представлений,
там, где провозглашается отдельное и отличное от творения бытие Бога и Божественного. Личный
мистический опыт так сильно противоречит религиозной догме, что либо приводит к безусловной
ереси, либо порождает запутанные и бесплодные конструкции, пытающиеся примирить неприми-
римое. В качестве яркого примера тут можно привести драматические состояния мысли в иудей-
ской традиции практического богопознания— в каббале. С одной стороны, догма иудаизма (а
вслед за ней и христианства) категорически утверждает Бытие Божие— Иное и Высшее. Это ми-
ровоззрение категорически отрицает всякие поползновения пантеизма и тем более экзистенциаль-
ного нигилизма. И что же? Вот рассуждение, иллюстрирующее совершенно “темные” попытки
мистического иудаизма скрыть за словами противоречия опыта собственного осознания и таким
образом примирить его с Писанием: “Из символических описаний раскрытия Бога в Его Открове-
нии особое внимание следует обратить на то, которое основывается на понятии мистического Ни-
что... Сотворение мира, то есть сотворение чего-то из ничего, само по себе является лишь внешним
отражением чего-то, что происходит в самом Боге. Оно также знаменует собой кризис в сокрытом
Эйн-Соф [сущность трансцендентного Божества, Бог-в-Себе. — А.К.], переходящем от покоя к
творению. Этот кризис можно изобразить как прорыв предвечной воли, но теософская каббала час-
то прибегает к более смелой метафоре, говоря о “Ничто”. Первичный сдвиг или толчок, в результа-
те которого обращенный в самого Себя Бог объективируется и свет, сияющий в Нем, становится
зримым, это совершенное изменение перспективы преобразует Эйн-Соф, неизреченную полноту, в
небытие. Именно из этого мистического небытия эманируют все остальные стадии постепенно-
го развертывания Бога в сефирот, и каббалисты называют его высочайшей из сефирот, или “выс-
шим венцом” Божества. Используя другую метафору, это бездна, проглядывающая в размерах бы-
тия...” (Г. Шолем. Основные течения в еврейской мистике) (курсив мой.— А.К.